идет ему навстречу, здесь, в парке. Пан Вукач, воспитатель приюта, разрешил ей выйти на час погулять. Она идет навстречу ему, Войцеху, быстрыми шагами, почти бежит, и подойдя обнимает, прижавшись всем своим телом. В приют ее поместили после того, как она убежала от своего отца, Виссариона Киндзмараули, владельца коллекции картин, которые он выставлял на показ за деньги здесь, в Старом Городе Познани. Семья эмигрировала в Польшу из Грузии в поисках «хорошей жизни». Мать умерла. Отец частенько бил дочь за непослушание. Она сбежала из дома. Пошла в полицию, пожаловалась на отца в суде, ее поместили в приют. А вот она, с перекошенным от злости лицом, кричит на него на остановке трамвая рядом с Лицеем, где она училась: «Когда же ты наконец от… бешься от меня!? У нас нет с тобой ничего общего! Пошел на х…!».
И опять, в тысячный раз, вслед за воспоминаниями в голову Войцеха лезла одна и та же мысль: «Как же это могло случится? Почему? Ведь она столько раз говорила, что любит меня. А жаркие моменты близости? Неужели это могло быть без любви? А может быть, дело в том, что я просто не понимаю, что такое любовь и как ее отличить от подделки?»
Войцех безучастно посмотрел на проходившую мимо него смеющуюся молодую пару с маленькой собачкой-терьером, полез в карман, достал оттуда блистер с таблетками, запил таблетку кока-колой, которую купил в магазинчике перед парком. Успокоительные таблетки прописал ему психотерапевт. Он принимал их уже больше полугода. Они помогали справится с бессонницей и двигательным возбуждением, но не избавляли от мрачных мыслей.
«Минимович…”, – продолжал он свой внутренний монолог, – «Я же видел его, я говорил с ним. И я понял, что он за человек… Как же она могла пойти с таким… С этим старым, нелепым и бездарным, пьяным уродцем… Неужели только из-за того, что он материально обеспечен? Она любила показывать себя как «жертву» обстоятельств, семейной трагедии, воспитателей приюта, которые ее притесняли… Она все время жаловалась на жизнь и показывала себя невзрослой, нуждающейся в опеке и заботе… Это было отчасти реальное ее самоощущение, но также и интуитивно найденная ею стратегия, игра. Да, женская и человеческая игра, для того чтобы вызвать к себе мужскую и человеческую симпатию. А потом я увидел, что она совсем не такая беспомощная. Даже наоборот, она всегда знала, чего хочет в данное время. У нее просто не получалось… Может поэтому ее так часто одолевали приступы депрессии? А чего же она хотела? Ясно, что одной моей любви ей было недостаточно. А что я мог ей дать? У меня ни работы, ни денег, только планы. А ей хотелось готового благополучия. Все и сразу… И она нашла это в Минимовиче. Такая банальная, пошлая история, может показаться на первый взгляд… Но нет… Я почему-то чувствую, меня все время свербит мысль, что это поверхностные причины… Все равно, невозможно объяснить одними этими причинами тот дикий абсурд, что она, молодая и привлекательная девушка – с козлом Минимовичем. Тут что-то более глубокое, тут должна быть какая-то духовная причина. То, что она хотела стать художницей и Минимович, используя свои связи, помог ей поступить в Художественный Университет в Познани? Да, это для нее было важно. Но разве это гарантия того, что она станет художницей, что ее работы будут кому-либо интересны? Сколько тысяч таких «художников» выпускают Университеты Искусств, которые есть у нас в каждом центре воеводства? Сколько из этих «художников» занимаются совсем не тем, чему их учили? Но о чем я вообще думаю? Благополучная, сытая жизнь, стабильность – допустимо ли заплатить за это ценой моральной низости, ценой отказа от призвания человека и от любви? Если бы я видел только одно, что Алиса примитивна и сугубо материальна – все было бы для меня ясно и я не задавал бы себе этот вопрос. Он даже мог бы возникнуть, ибо, если бы я видел только лишь это – я не смог бы ее полюбить. Но она не казалась мне такой… Или я был ослеплен и видел только внешнее? Но не мог же я быть ослеплен настолько? Ведь замечал же я в ней этот материализм с самого начала. Но кроме него видел и иное… А может дело тут вовсе не в материальном, а как раз в духовном? Или, точнее, анти-духовном. Может я не замечал именно это? Но что же именно я не видел в ней, что? Нет, нет, я чувствую, что если пойму, то пойму не только о ней, но и что-то очень важное о жизни…»
Он достал из кармана смартфон, чтобы узнать сколько времени. Заодно бегло просмотрел новости в соцсетях. Войцех старался как можно реже смотреть ее страницу в Инстаграм (* организация запрещена на территории РФ), чтобы не причинять себе боль. Однако, сейчас он открыл ее. Все то же самое – нарциссические фоточки себя любимой, натюрморты, технически грамотно исполненные, но абсолютно безжизненные, анонсы каких-то акций польских «зеленых». Она стала симпатизанткой экологического движения как раз тогда, как переключилась на рисование натюрмортов, очевидно, рассчитывая на то, что экоактивизм поможет ей в пиаре ее творчества. Пролистав страницу, Войцех обратил внимание на несколько фотографий, сделанных в Шреме, маленьком городке под Познанью. На фотографиях был Минимович, расписывающий статую Иисуса Христа, установленную на невысокую стелу. Иисус был странный, улыбающийся, по-крестьянски простецкий и комедийный. Но на одном из фото Минимович и Алиса были запечатлены стоящие вместе под колонной. Оба довольно улыбались, и улыбающийся во всю ширину своей физиономии Минимович, с его нелепыми седеющими бакенбардами, был очень похож на улыбающегося Иисуса с окладистой бородкой.
Острая боль, как ножом, полоснула Войцеху по сердцу. Он спрятал смартфон в карман, но через минуту снова достал его и набрал Кшиштофа:
– Кшишек, привет, можно я приду к тебе сегодня вечером?
– Привет. Ок, давай, приходи, я дома. А что у тебя, опять хандра?
– Да…
V
На электронную почту Ярослава пришло письмо от Элфорда. Он писал:
«Дорогой Ярослав, я хотел бы сообщить Вам, что в Берлин приезжает на время мой давний друг Лоран Башелье, философ и футурист, специализирующийся на осмыслении достижений современной науки и технологии. Я рассказывал ему о Вас, и он изъявил желание встретится с Вами. Просто хочу Вас заранее предуведомить, поскольку он намеревается Вам позвонить по прибытии. Ботрайт очень доволен Вашей работой, и я также. Надеюсь, Вам будет приятно узнать, что Совет Директоров нашей компании принял решение увеличить размер Вашего оклада в два раза – до 400 тысяч долларов в год.
Искренне Ваш,
Крис Элфорд»
Башелье, занимавший в «Ордене Могущества» позицию своего рода идеолога, стройно и логично оформлявшего мысли членов тайной организации, позвонил Лопатину через несколько дней:
– Здравствуйте, Ярослав, разрешите представится, я – Лоран Башелье, надеюсь, Крис Элфорд, предупредил Вас о моем звонке? Я хотел бы встретится с Вами и побеседовать. Когда Вам будет удобно?
– Приветствую Вас, месье Башелье. Да, Крис уведомил меня, – ответил Ярослав, в памяти которого ожил Петербург и звонок от Фрэнка Фитцджеральда, – Я мог бы прямо сегодня встретится, в районе девяти часов вечера.
– Хорошо. Тогда у меня есть предложение встретится в кафе «Эйнштейн» на Курфюрстенштрассе.
Кафе «Эйнштейн», куда француз пригласил Ярослава, располагалось в здании, имевшем долгую историю. Во времена Веймарской Республики здесь было казино и элитный клуб, в котором собирались сливки общества, аристократы, интеллектуалы, богачи, политики. Когда к власти пришли нацисты, дом был конфискован у хозяев – евреев. При нацистах здесь действовало полулегальное казино для высших чинов вермахта. А после войны было открыто интеллектуальное кафе под названием «Эйнштейн».
Войдя в зал, Ярослав огляделся. Обшитые дубовыми панелями стены, интерьер в венском стиле, с удобными стульями и кожаными диванами, мягкий приглушенный свет, строгие официанты в черных смокингах. Посетителей было совсем
